Открытию Колчака А.В. обществу сделано в десятках научных трудов, издании книг, фильмов, авторы которых скрупулезно исследуют биографию ученого, патриота, воина.
Человек, который возьмет в руки книгу любого из многочисленных авторов, откроет для себя истинный масштаб личности, которую почти все пытались предать забвению.
Еще в прошлом году мне удалось достать копию книги "Допрос Колчака", изданной в 1925 году. В этой книге зафиксированы 9 допросов А.В. Колчака, которые прошли в Иркутске в конце января, начале февраля 1920 года. Протоколы подготовлены к печати под редакцией и с предисловием К.А. Попова, заместителя Председателя Иркутской Губернской Чрезвычайной Комиссии, лично участвовавшего в допросах. В своем предисловии К.А. Попов пишет, что "допрос дал недурной автопортрет Колчака, историю возникновения колчаковской диктатуры, ряд характернейших черт колчаковщины" (С.5).
Исключительно показательным для характеристики Колчака является оценка, данная К.А. Поповым. "Держался как военнопленный командир, проигравшей кампанию армии, и с этой точки зрения держался с полным достоинством. Этим он резко отличался от большинства своих министров, с которыми мне приходилось иметь дело в качестве следователя по делу колчаковского правительства. Там была, за редким исключением, трусость, желание представить себя невольным участником кем-то другим затеянной грязной истории, превращение из вчерашних властителей в сегодняшних холопов перед победившим врагом. Ничего этого в поведении Колчака не было" (С. 7).
Первое впечатление от прочитанного текста для меня сложились из двух слагаемых, которые, на мой взгляд, очень рельефно характеризуют общие черты личности адмирала.
Во-первых, четкая последовательность А.В. Колчака в оценке действий или бездействий практически всех лиц, с кем он пересекался в период с 1905 по 1918 год. Адмирал рассуждал ТОЛЬКО и прежде всего относительно собственных действий, не дав ни слова для материалов обвинения в адрес третьих лиц. Это очень сильно выделяло его на фоне многих своих бывших коллег по омскому правительству. Этому обстоятельству К.А. Попов в своем предисловии, как было приведено выше, сильно удивлялся: видимо марксистскому правосознанию это давалось с трудом.
Например, при оценке политической ситуации после неудавшейся русско-японской войны 1904-1905 годов, А.В. Колчак, признав неготовность царской военно-морской организации к современной войне, не винит в этом Николая II. Не согласившись с допустимостью применения поговорки "рыба гниет с головы", адмирал утверждал, что "вина не сверху, а вина была наша – мы ничего не делали" (С. 36). Адмирал считал, что "вооруженная сила может быть создана при каком угодно строе, если методы работы и отношение служащих к своему делу будут порядочные" (С. 38). Очевидно, что честь морского офицера не позволяли Колчаку, который не был ярым монархистом, объяснять все неудачи бездействием расстрелянного царя. Адмирал считал неуместным "выражаться и высказывать свое порицание персонально бывшей царской семье, в то время, как эта семья была лишена возможности возразить или ответить" (С. 95). В условиях того времени, когда главной целью многих людей было либо выжить или либо нажиться, переложение вины на царя было бы совершеннейшим обыкновением. Колчак подмечает эту особенность людей той эпохи, будучи в 1918 году в Харбине, или, как он выражается "харбинской яме", где он "не встречал двух людей, которые бы хорошо высказывались друг о друге" (С. 141).
Вторая особенность, которая бросается в глаза, это поразительная принципиальная позиция А.В. Колчака о необходимости бескорыстного служения своей родине, а не партийности и революции. То, что произошло в феврале 1917 года, адмирал не мог признать революцией. А.В. Колчак признается, что "у всех был расчет на то, что революция вызовет подъем в войсках, вызовет чувство патриотизма, желание победы, желание закрепить совершившийся переворот победой на театре военных действий. Взять хотя бы французскую революцию, которая победила все коалиции. Между тем потом выяснилось, что все старались использовать революцию для своих личных целей." (С. 62).
В бурном потоке пустой псевдодемократической болтовни, предательства национальных интересов, торжества беспринципности и "партийной дисциплины", Колчак признается, что поступал всегда так, как "ему подсказывали совесть и долг" (С. 91). Интересным и показательным является приведенный адмиралом случай с общением в июле 1917 года с Керенским, когда тот при приеме делегации уволенных солдат старших возрастов, просящих отпуска домой для уборки хлеба, сбежал от них, сказав: "Поговорите с ними, адмирал" (С. 86). Это было сказано, ему, брошенному на произвол судьбы главе Черноморского флота, вернувшемуся в Петроград, о котором в сумятице событий позабыло собственное, пусть и временное правительство. И адмирал Колчак, позабыв о его личном интересе в получении заграничного паспорта и денег на поездку в США, гонялся за предводителем временного правительства в целях решения вопросов уволенных солдат, застав его только глубоко вечером на вокзале. По тем временам поразительное и редкое по своей порядочности поведение человека.
Отношение адмирала к вопросу окончания войны было, наверное, самым резким, бескомпромиссным из всего спектра его суждений, отраженных в материалах допроса. Признавая, что "сентиментальности в политике не существует, что в политике существуют чисто примитивные соображения о выходе из того или иного положения" (С. 67), Колчак был убежден в пагубности мирных переговоров и нарушения союзнических обязательств – "это в конечном итоге будет означать изъятие у России политической самостоятельности и свободы" (С. 68). Миф о предательстве Колчаком государственных интересов советская историография возвела в догму, не желая даже допустить, что адмирал имел искреннее намерение служить в британской армии исключительно из-за верности "союзническому долгу". Причем адмирал подчеркивал, что ему не важна ни будущая должность в военной иерархии, ни род войск.
Читая протоколы допросов, поначалу я не мог понять: зачем адмиралу надо было все так обстоятельно рассказывать своим собеседникам, так развернуто объяснять и сопровождать примерами? Но по ходу чтения я мне стало ясно – А.В. Колчак, прежде всего, обращался не к своим собеседникам, а к нам, потомкам той, катящейся пропасть большевизма, России.
Г.К. Гинс, бывший управляющий делами в правительстве Колчака, писал в предисловии к своей книге "Сибирь, союзники и Колчак", что "будущая Россия оценит благородство адмирала Колчака и воздвигнет ему памятник благодарности" (С. 13). Не прав был Георгий Константинович… Не оценила пока… Действующие общественные и политические силы либо "скромно" отмалчиваются, либо предпочитают не актуализировать эту тему, дабы не "обеспокоить" ранимый электорат. Вот смотрю я на всю эту шумиху о памятнике Колчаку и диву даюсь. В самой концепции памятника в Омске нет ни капли, что напоминало бы о лихих годах Гражданской войны. Основная идея памятника в увековечении памяти Александру Васильевичу Колчаку как ученому, исследователю, яркому представителю людей, служивших российскому флоту, своей родине, а не партии верой и правдой. Есть же в Омске набережная Тухачевского, улица Таубе, улица Пархоменко - это персонажи далеко не лепестками роз питались в годы братоубийственной бойни под названием "Гражданская война". И улица Ленина как во всех крупных городах России в Омске присутствует – и ничего как то без флеш-мобов обходимся (кто финансировал товарища Ульянова в 1916-1917 годах, вспомните). Эти двойные стандарты всегда крайне дурно пахнут. А резко отрицательная реакция на происходящее есть простая, махровая сублимация отдельных политических сил, которым сейчас просто не на чем "строить политику".
На мой взгляд, отсутствие памятника Колчаку в Омске будет являться тоже памятником. Памятником беспамятству и однобокому отношению нас, омичей, всех россиян к собственной истории.
А.В. Бесштанько