Исполнилось 80 лет со дня рождения Иосифа Александровича Бродского, российского поэта, лауреата Нобелевской премии, преследуемого, мало оцененного в Советском Союзе, а оттого и малоизвестного в России. Но это нисколько не умаляет его громадного таланта: он признан миром. Как могло случиться, что поэт такой величины, вовсе не диссидент, был гоним и не признан на Родине? Или в то время расцвета поэтической мысли стране хватало одного Евтушенко, и этот осознанный выбор не дал места развития на культурной почве другому таланту? Бродский уехал из страны не сам, его попросили уехать, однако все свое блистательное творчество, ценимое интеллектуальной элитой зарубежья и ставшее теперь духовным наследием мирового значения, он разделил со своей Родиной. Приходится только сожалеть о том, что даже тогда, когда в стране полным ходом шла перестройка власти, на родной поэту земле решали – давать или не давать информацию о присуждении ему Нобелевской премии, а если давать, то сколько строк. На этих барахлящих идеологических весах количеством печатных символов в газете мерили все творчество поэта. Но время ведет свою игру, и на весах вечности останется его поэзия.
Когда-то у Бродского спросили: «Как Вы можете прокомментировать всю драматургию своей жизни?» – Бродский ответил, что единственный комментарий, который он может дать, что это не заслуживает никакого комментария. Нет правых, и виноватых никогда не будет. В чем основная трагедия русской политической и общественной жизни? Она заключается в колоссальном неуважении человека к человеку, если угодно, в презрении к нему. Кто скажет, что это не так?
У него было свое отношение к Богу. Он оставался приверженцем мнения, что Бог или, по крайней мере, его дух – есть время. Он особенно сакрально относился к воде, говоря, что вода – есть образ времени. Человек – есть то, что он видит и если он видит воду вместо суши, то он чувствует себя лучше.
Он ежегодно снимал жилье в Швеции на берегу Балтийского моря, это место приближало его к родному Петербургу. Другим уголком успокоения для него была Венеция: «Много тепла, много водички. Водичка – единственное, на что ты можешь смотреть без раздражения». Как это знакомо.
У меня была возможность познакомиться с ним в начале 90-х годов в Нью-Йорке. Эрнст Неизвестный, еще один гигант российской культуры, был дружен с Бродским и предлагал посодействовать. Жаль, что мы тогда по-другому воспринимали течение времени.
24 года прошло с тех пор, как из живой легенды он стал литературным наследием. Он умер в 55. Какой это срок для поэта? Слишком много пережило его сердце, чтобы дать ему больше времени. Он не признавал себя романтиком, повторяя, что от романтизма русскую литературу навсегда избавил Гоголь. И все же он завещал похоронить себя не где-нибудь в России и не в Америке, где умер, а на некогда романтическом острове Сан-Микеле в Венеции. Еще живой он каламбурил по этому поводу: «Туда уходит сей канал, куда Стравинский поканал», еще один известнейший россиянин, упокоенный на островном клочке чужой земли. Не знаю, сколько еще пройдет времени, для того, чтобы открыть страницы поэзии Бродского в России для всех, а не только для избранных. Очень хочется, чтобы хоть и поздно, он был оценен по праву своего таланта – и русской литературой и соотечественниками.
Л.К. Полежаев